Опубликовано в: АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ИЗУЧЕНИЯ ИНОСТРАННЫХ ЯЗЫКОВ И ЛИТЕРАТУР. Материалы Всероссийской студенческой научно-практической конференции (г. Пермь, ПГНИУ, 22 апреля 2015):  (г. Пермь, ПГНИУ, 22 апреля 2015)

Писатели-билингвы играют важную роль в современном литературном процессе [Данилина 2013: 87–91]. Их работа представляет большой интерес для целого ряда научных направлений, таких, как лингвокультурология, социология, психология, когнитивная лингвистика и активно развивающаяся лингвоконцептология. Данное исследование посвящено изучению стилистических особенностей построения художественного текста с точки зрения взаимодействие языка и культуры, языка и художественного мышления, осуществляемых через последовательное авторское внедрение иноязычных фрагментов в романный текст.

«Пароход в Аргентину» (2014) – третий роман (второй за два года) поэта, прозаика, литературоведа Алексея Макушинского, принесший своему создателю одну из наград Национальной литературной премии «Большая книга». Макушинский свободно владеет английским, немецким и французским языками и уже более десяти лет живет за пределами России. По отношению к его творчеству нам представляется уместным и правомерным говорить о полилингвистической составляющей его текстов. Сюжет романа разворачивается в широких пространственных и временных границах: Россия, Западная и Восточная Европа, Северная Америка; весь двадцатый век с его катастрофами и потрясениями. Повествование ведется от лица эмигранта третьей волны (его имя не называется), который проводит частное исследование, восстанавливая историю талантливого архитектора Александра Воскобойникова и его друга детства инженера Владимира Граве – эмигрантов первой и второй волн – по сохранившимся документам, рассказам членов семьи и через философское осмысление созданных ими архитектурных сооружений. Трагедии описываемых судеб «рифмуются с Большой Историей», которая целый век «вытряхивала» людей из их стран, языков и национальностей, несла хаос и смешивала целые миры. Однако «Пароход в Аргентину» – роман не о великой трагедии, во всяком случае, не только о ней. В первую очередь это роман о счастье, о счастливых людях и том мире, в котором они живут. Именно для обозначения такого «счастливого» пространства автор обратился к полилингвизму и создал свой уникальный стиль – ключевую идею романа, выраженную на уровне языка. Этот стиль определяется непрерывными и последовательными включениями в основной текст на русском языке иноязычных фрагментов – на французском, немецком, английском, испанском, итальянском, латинском и латышском языках. Речь идет не о хаотичных вставках, необходимых лишь для достижения эффекта беседы с человеком, подолгу живущим в Европе. Каждый из актуализированных в романе языков косвенно указывает на национальную концептосферу («русскости», «французскости», «английскости», «немецкости»… – в терминах З. И. Кирнозе [Кирнозе 2002: С. 242-251]) и несет тем самым свою особую смысловую нагрузку. Одновременное сосуществование этих «разноязыких» фрагментов в общем художественном пространстве, объединенном особым, «архитектурным» синтаксисом, задает стилистическую доминанту произведения. «Я бы вообще хотел жить в мире, где нет границ и паспортов», – полушутя заявляет Алексей Макушинский [Скляр 2015: http://www.chitaem-vmeste.ru].

Продолжая мысль писателя можно предположить, что он хотел бы избавиться и от национально-языковых границ. Герои его романа живут именно в таком многоязычном пространстве. Иностранные языки являются для них не просто инструментом, средством коммуникации; здесь уместно говорить о формировании вторичной языковой личности [Халеева 1995: 277–278], позволяющей воспринимать и транслировать ключевые национальные концепты других, «не родных» культур, как свои собственные. Так, например, главный герой Александр Воскобойников считает родным русский язык и скучает о нем за границей. При этом он ведет дневники на немецком, пишет статьи об архитектуре на французском, дает интервью на английском. Его имя (как и имена других героев) тоже «меняет» свою национальную принадлежность: Александр Николаевич Воскобойников – Alexandre Vosco – Alejandro. Всего в романе встречается порядка трехсот иноязычных фрагментов. Это небольшие включения (от одного слова до нескольких предложений), большинство из которых через запятую дублируются на русском языке, то есть буквально переводятся автором прямо в тексте. Для искушенного читателя-полиглота это возможность сравнить выражения на разных языках (почувствовать тончайшие семантические оттенки, различия и сходства) и проникнуться идеей общечеловеческого братства, реализующего себя в переводе [Топоров 1989: 6–17]. Через такие «билингвистические пары» Макушинский представляет традиционные метафоры, устойчивые выражения, мифологемы, национально-культурные когнитивные элементы и эмблемы. На иностранные языки переводятся топонимы, имена исторических личностей, национальные блюда, названия популярных марок одежды и кафе (реально существующих в Мюнхене, Париже, Берлине…). На оригинальных языках цитируются песни и литературные памятники. Небольшую часть иноязычных включений составляют самостоятельные непереводимые и потому уникальные словосочетания и сверхфразовые единства. «Затеяли большую, как бы сказать это, partie de plaisir, в открытых экипажах, вдоль моря». «Он был любитель пожить (ein Lebemann, выражение непереводимое)» [Макушинский 2014: 35, 206]. Благодаря перечисленным включениям в процессе чтения оживают яркие и подвижные образы национальных концептосфер европейских культур. Однако для того чтобы различить подлинную «английскость», «немецкость», «французскость»… требуется более глубокое осмысление текстовых ситуаций, в которых Макушинский использует тот или иной язык.

Обратимся к трем наиболее часто встречающимся языкам. В первую очередь – к французскому – языку, на котором написаны сто шестнадцать фрагментов, что составляет треть всего объема полилингвистических включений в романе. На французском рассказывается о модных и «новомодных» явлениях, отчасти принадлежащих массовой культуре, отчасти богемных. Согласно Макушинскому, «французскость» – это стиль жизни, chic parisien, beau-monde и creme de la creme. Это branche – причастность, включенность в игру. Это хулиганство «перевернутого» языка verlan, современная светскость и удовольствие от чужих faux-pas. Но одновременно это и особый эстетический взгляд на внешний мир, который открывается через статьи об архитектуре, «все, кстати, написанные по-французски»: «Соблазн простых форм (La tentation des formes simples); Чистая архитектура (L‘architecture pure); Le canon disparu, что хочется перевести как «Крушение канона» [Макушинский 2014: 237].

Следующим по частоте употребления является немецкий язык, который присутствует в девяноста четырех фрагментах. «Немецкость» в романе представлена дисциплиной, чопорностью и глубоким чувством национальной гордости. При этом многие включения носят ярко выраженный философский характер и становятся частью рефлексивных размышлений героев о собственных судьбах и жизни вообще: «Бывают минуты такого смягчения, такого расширения души (einer solchen Erweichung und Erweiterung der Seele), когда контуры времени вдруг начинают смещаться» [Макушинский 2014: 307]. Феномен «английскости» (пятьдесят два фрагмента) проявляется в универсальном характере этого языка. Нейтрального, доступного, буквального, как бы общего для всех. На нем герои дают интервью для журналов, ведут личную переписку, говорят обо всем. Об искусстве: «Важнейшим для архитектора ему кажется чувство пространства (a sense of space)» [Макушинский 2014: 124]. О любви: «So we just did it in the car and then in the cabin» [Макушинский 2014: 264]. О явлениях повседневной жизни: «эта бессонница (моя знаменитая бессонница, my famous insomnia, как сама она выражается) будет преследовать ее еще долго» [Макушинский 2014: 260]. Рядом с русскими выражениями фразы на английском выглядят их семантическими близнецами (в отличие от всех остальных используемых языков).

Благодаря продуманному и выверенному внедрению в русский текст романа «Пароход в Аргентину» фрагментов на семи иностранных языках, автором осуществляется выявление и диффузия различных национальных концептосфер. Перед читателем предстают национальные отличия и особенности разных культур, однако они не противопоставляются друг другу. Сравнение «своего» и «чужого» в романе – это не сравнение «да» и «не да» или «да» и «нет». Автор ведет своего читателя к пониманию того, что познать Мир в его целостности, полноте и гармонии можно лишь через соединение в одно всех существующих миров. К пониманию, что границы культур и ментальных миров условны и уже давно стерты. И это новое полилингвистическое и мультикультурное пространство – то самое место, где только и может быть счастлив человек.

Список литературы

Данилина Г. И. Писатели-билингвы: «Письмо между культурами» и литературная традиция // Филологические чтения. Тюмень: изд-во ТюмГУ, 2013. С. 87–91.

Кирнозе З. И. Национальная концептосфера // Россия и Франция: диалог культур. Статьи разных лет: сборник научных трудов / сост. В. Г. Зусман, К. Ю. Кашлявик, С. М. Фомин. Н. Новгород: изд-во НГЛУ им. Н. А. Добролюбова, 2002. С. 242–251.

Макушинский А. А. Пароход в Аргентину. М.: Эксмо, 2014. 318 с. 215

Скляр Ю. Алексей Макушинский: «Политика забывается, а литература остается». Интервью с писателем // Читаем вместе. Вып. 2(103). М.: Читаем вместе, 2015. URL: http://www.chitaemvmeste.ru/pages/material.php?interview=316&journal=133 (дата обращения: 01.03.2015).
Актуальная ссылка: http://chitaem-vmeste.ru/interviews/aleksej-makushinskij-politika-zabyv/ (дата обращения: 06.06.2016)

Топоров В. Н. Пространство культуры и встречи в нем / Восток- Запад. Исследования. Переводы. Публикации. Вып. 4. М.: Наука 1989, С. 6-17.

Халеева И. И. Вторичная языковая личность как реципиент инофонного текста // Язык-система. Язык-текст. Язык-способность / Халеева И. И. М.: Институт русского языка РАН, 1995. C. 277–278.