Алексей Макушинский

прозаик, поэт, эссеист

 

Екатерина Хромова. «Архитектурное письмо» в романе Алексея Макушинского «Пароход в Аргентину»

Опубликовано в сборнике

Актуальные вопросы филологической науки XXI века : сб. статей VI Междунар. науч. конф. молодых ученых (10 февраля 2017 г.) / общ. ред. Ж.А. Храмушина, А.С. Поршнева, А.А. Ширшикова, М.А. Чистякова ; Урал. федер. ун-т. – Ч. 2 : Современные проблемы изучения истории и теории литературы. – Екатеринбург : Уральский федеральный университет, 2017. C. 63-68.

 

 

«Архитектурное письмо» в романе Алексея Макушинского
«Пароход в Аргентину»

 

«Architectural writing» in the novel «Steamship to Argentina»
by Alexei Makushinsky

Хромова Е.О.
УДК 82-31

ГРНТИ 17.82.31

 

Аннотация: Основная цель настоящей статьи – рассмотреть взаимодействие вербальной и визуальной (архитектурной) знаковых систем в эстетическом пространстве романа А. Макушинского «Пароход в Аргентину» (2014) как особую разновидность гибридности текста. Ставится вопрос о принципе организации единства этой гибридной формы, для обозначения которого нами вводится термин «архитектурное письмо».

Ключевые слова: «архитектурное письмо», гибридность, вербальная знаковая система, визуальная знаковая система, современный роман, А. Макушинский, «Пароход в Аргентину».

 

Автор романа «Пароход в Аргентину» – русский писатель-эмигрант Алексей Макушинский. Книга, написанная 2014 году в Германии, была отмечена несколькими престижными литературными наградами в нашей стране и представляет большой исследовательский интерес. 

Это история русского эмигранта первой волны – всемирно известного архитектора Александра Воскобойникова, – которую мы узнаем «со слов» другого героя, безымянного нарратора. Главным событием романа становится невероятная, почти невозможная встреча на пароходе в Аргентину. Там после тридцати шести лет разлуки и неизвестности Воскобойников случайно находит своего друга детства, тоже эмигранта, Владимира Граве («из забвения выплывшего, из небытия возвратившегося» [Макушинский 2014: 202]). Эта встреча оказывается  откровением для героя и переломной точкой в судьбе, после которой он как будто заново начинает жить: впервые получает возможность воплотить собственные архитектурные замыслы, становится знаменит, находит истинную любовь и, более того, начинает верить в осмысленность бытия. «Я понял, что все устроено не так, как мы думаем, что есть кто-то, управляющий нашей жизнью, благожелательный к нам»  [Макушинский 2014: 202], – именно эти мысли о том, как же «все устроено», он и фиксирует в своих сложных зданиях и мостах.

Архитектура вообще занимает одно из центральных мест в романе и  представлена на всех уровнях: идейно-тематическом, сюжетно-фабульном, в системе персонажей. Одновременно через второго главного героя – писателя, рассказывающего нам историю Воскобойникова, – вводится еще одна ключевая идея – идея Языка. С формальной точки зрения она проявляет себя в полилингвальности: русскоязычный текст дополнен почти тремя сотнями  фрагментов на французском, немецком, английском, испанском, итальянском, латышском и латинском языках. Кроме того, персонажи часто размышляют напрямую о возможностях слов и архитектурных форм. В результате мы постоянно имеем дело с двойственностью, которую можно выразить через пары «архитектор / писатель», «объект / слово», «визуальный код / вербальный код». 

Наиболее продуктивной методологической основой для анализа таких неоднородных, двойственных текстов как эстетического целого представляется теория гибридности. Термин «гибрид» в гуманитарных науках понимается очень широко, буквально как «смесь», результат «скрещивания» в культуре и литературе условно несовместимого (жанров, художественных образов, различных медиа, текстов, языков и т.д.) [Зусман 2013: 180]. При этом исследователи отмечают, что гибридные структуры возникают именно на границе смены кодов, всегда находятся «между чем-то одним» и «чем-то другим» [Лотман 1992: 144]. Применительно к роману «Пароход в Аргентину» это означает, что вербальный и визуальный коды (представленные как противоположности) сосуществуют в тексте не в качестве отдельных и самостоятельных образований, но как нечто единое. Это приводит нас к следующему вопросу: каким образом автор романа организует такое единство?

Прежде всего, это принцип симметрии. Вербальное и визуальное всегда присутствуют в равновесии: 

– «человек слов» и человек, «мыслящий пространством, плоскостями, объемами, материалом и моделями» [Макушинский 2014: 184];  

– цитируются литературные памятники («Годы учения Вильгельма Мейстера» Гёте, «В поисках утраченного времени» Пруста) и упоминаются памятники архитектуры (курортный город La Grande Motte архитектора Жана Балладюра); 

– рассуждения героев о потенциале языка архитектуры всегда перемежаются с мыслями и о возможностях слов. Например, на вопрос «Чего вы ищете в архитектуре?» Воскобойников отвечает: «Как можно ответить на такой вопрос, such a question? Как бы мы на него ни ответили, любой ответ будет только словами, более ничем, just words, nothing more <…> Мы обречены, – говорит он, – на поиски некоего смысла (a sort of sense). Вновь и вновь переживаем мы откровения смысла, проблески смысла, промельки смысла... Мы не можем его высказать, но можем его осуществить (realise). Мы создаем структуры, рождающие ощущение осмысленности» [Макушинский 2014, 130]. 

В согласии с такой логикой симметрия должна проявиться и на уровне формы. Если полилингвальность является формальным выражением идеи Языка, то уместно предположить, что и для идеи Архитектуры автором был подобран особый формальный прием. По нашему мнению, эту функцию берет на себя особый «объемный» синтаксис, названный нами «архитектурное письмо».

По Барту, «письмо» – это «третье “измерение” художественной формы» [Барт 1983: 309] (после языка и стиля). И если язык и стиль – это объекты, то письмо – это всегда функция; «литературное слово, преображенное благодаря своему социальному назначению» [Барт 1983: 311]. Мы выбрали именно этот термин, потому что он позволяет рассматривать формальные приемы в неразрывной связи с интенциональностью текста.

Говоря об архитектурности синтаксиса романа «Пароход в Аргентину», мы имеем в виду, что весь текст состоит из очень долгих предложений; сложных, осложненных, распространенных, словно бесконечных конструкций. Прямая речь без кавычек, диалоги в одну строку, все подряд и через запятую. Даже абзацный отступ – большая редкость. Такая организация текста позволяет почувствовать его «объем», его «трехмерность». Позволяет говорить о нем как о физическом объекте, рассуждать о его монолитности и пластичности. И этот эффект достигается не случайно, он напрямую связан с содержательным и идейным планами. И дело идет, ни больше ни меньше, как о смысле бытия, наиболее подходящих формах его фиксации.

«Мы обречены <…> на поиски некоего смысла», «Вновь и вновь переживаем мы откровения смысла», «Мы не можем его высказать, но можем его осуществить», «Мы создаем структуры, рождающие ощущение осмысленности». Этот смысл, о котором говорит герой, впервые со всей ясностью открывается ему именно в момент встречи с Граве – единственного близкого из оставшихся в живых людей. И не где-нибудь, в Париже или Мюнхене, а в самом невозможном для такой встрече месте: на пароходе, плывущем буквально на край света. «Я сам не знаю, что открылось мне в ту минуту, когда я понял, что окликнувший меня по имени, забытому имени – Саша! Саша Воскобойников! – одутловатый человек в железных круглых очках, что это Володя Граве, из забвения выплывший, из небытия возвратившийся. Прикосновение истины, эпифания смысла… Я понял, что все устроено не так, как мы думаем, что есть кто-то, управляющий нашей жизнью, благожелательный к нам. Я это понял не разумом, но кожей, и печенкой, и сердцем, и еще какими-то частями тела, глазами, руками. Разумом я бы не согласился с этим, после всех потерь, всего зла, которое мне довелось пережить и увидеть» [Макушинский 2014: 202].

Обратим внимание, как расставлены акценты: «понял не разумом, но кожей», «разумом я бы не согласился». Действительно, может ли сегодня автор, или один из его героев, или человек вообще говорить о возможности счастья, о надежде на не-бессмысленность бытия или на присутствие в мире неких благожелательных высших сил, не рискуя при этом прозвучать наивно? Слова об этом, столько раз написанные, прочитанные и прозвучавшие, так и остались (всегда остаются) только словами, более ничем, just words, nothing more. И выходит так, что либо смысла не существует, либо язык не в состоянии его выразить.

По Макушинскому, для разговора о сути бытия, о его архитектуре нужны более вещественные, объемные средства – материя, которая занимает место в пространстве, может его изменять. И не случайно Воскобойников (Alex Vosco, как он называет себя в эмиграции) строит свои знаменитые здания и мосты не в начале карьеры, тридцатилетним архитектором, только что сбежавшим от советской власти в Париж, а лишь с 50-х годов XX века, после этой важнейшей встречи: «здесь уже начинается настоящий Воско» [Макушинский 2014: 103]. Он, наконец, понимает, или, лучше сказать, чувствует, о чем станет говорить своей архитектурой. А слава, признание, которые при этом получает герой, нужны как доказательство того, что он услышан [Хромова 2016: 211]. 

Испытав «прикосновение смысла», Воскобойников разрабатывает концепцию архитектурной целостности: гармонии здания и ландшафта, текста и контекста. Его кирпичный шведский пригородисчезает в сосновом лесу (гаражи и подъездные дороги спрятаны под землю). Прозрачный университет в Рио-Давиа как будто ползет по холмам и  камням, повторяя их форму, сползает в долину. Концертный зал в итальянском Гроссето стоит не на вершине холма, как хотел муниципалитет, а на склоне («Дом на вершине холма подчиняет себе холм, разрушает ландшафт, дом на склоне холма становится частью ландшафта»). «Строить теперь надо иначе, – пишет он в своем дневнике, – прежний мир закончился и нужен какой-то новый. Но какой же? Не такой, какой они строили... Мне хотелось, чтобы мой новый мир не порывал со старым и чтобы он гармонировал с тем неопределимым и самым важным, что мы называем природой» [Макушинский 2014: 241]. (Речь, конечно, не только о ландшафте, но и о природе вещей).

Интересно, что герой очень много говорит и пишет о своей архитектуре (статьи на французском, дневники на немецком, интервью на английском, русские беседы). Но множества слов из разных языков оказывается недостаточно. Поэтому для своего романа Макушинский создает «архитектурное письмо» – гибрид вербального и визуального.

Итак, архитектурное письмо – это принцип организации художественного произведения, выражающийся в особом (сложном) синтаксисе, графической монолитности текста, которые делают его «объемным» и позволяют говорить о нем как о материальном объекте; позволяют приблизить (насколько это вообще возможно) работу писателя со словом к работе архитектора с пластическим материалом. В романе «Пароход в Аргентину» принцип «архитектурного письма» напрямую связан с интенциональностью текста и одновременно является объединяющим интермедиальным  моментом для вербального и визуального начал.

 

Список литературы

Макушинский А.А. Пароход в Аргентину. – М.: Эксмо, 2014. – 318 с.

Барт Р. Нулевая степень письма // Семиотика. – М.: Радуга, 1983. – С. 306-349.

Зусман В.Г. Гибридность в литературе мигрантов. Гетерогенное «письмо» В. Вертлиба // Русская германистика: Ежегодник Российского союза германистов. Т. 10. – М.: Языки славянской культуры, 2013. – С. 180-187.

Лотман Ю.М. Текст и полиглотизм культуры // Лотман Ю.М. Избранные статьи в трех томах. Т. 1. Таллин, 1992. С. 142-147.

Хромова Е.О. Архитектура как метаязык в романе А. Макушинского «Пароход в Аргентину» // Современная русская и зарубежная литература: «новое» как историко‐литературная проблема. Материалы Международной научной конференции (Воронеж, 25–26 марта2016 г.). – Воронеж: НАУКА‐ЮНИПРЕСС, 2016. – 209-212 с.

 

Abstract: The main purpose of the present paper was to consider the interaction of verbal and architectural sign systems in the aesthetic space of the novel «Steamboat to Argentina» (2014) by A. Makushinsky. In our opinion, this is a way to manifest the hybrid nature of the text, called by us the «architectural writing».

Key words: architectural writing, hybridity, intermediality, verbal sign system, visual sign system, modern novel, A. Makushinsky, «Steamboat to Argentina».

 

 


© Алексей Макушинский, 2015-2023 г.
За исключением специально оговоренных случаев, права на все материалы, представленные на сайте,
принадлежат Алексею Макушинскому